...Хочу еще рассказать о семье Борман, где любил бывать Северянин. Дача их находилась в пяти километрах от Усть-Наровы в поселке Шмецке (теперь Ауга) на берегу моря, том самом Шмецке, где когда-то жил Лесков. Я хорошо знала эту семью, в тридцать третьем году я провела там лето. Постоянно там жил сын Михаил Петрович со старушкой матерью. Дочери – Нина пианистка и Ирина сестра милосердия – жили в Таллинне. Летом Борман сдавал комнаты с полным пансионом. Приезжали его сестры, среди гостей были пианисты и певцы, в доме было пианино. Бревенчатый дом с балкончиком и открытой террасой, деревянные колонны, которые обвивал дикий виноград, стоял в большом саду, где росли развесистые старые ели. Все Борманы были очень общительны, легки в обращении, любили всякие розыгрыши, устраивали концерты, домашние маскарады. В тридцать третьем году Северянина там не было, но о нем много говорили, что-то не договаривали, читали его стихи. Одно стихотворение было посвящено Ирине Борман. Записки старой нарвитянки.
В Гунгербурге (Нарва-Йыесуу) тетя Зина снимала комнату в Шмецке — так назывался дальний ряд дач, очень красивых, с деревянной резьбой. Несколько из них принадлежали отцу Ирины Борман, которая писала стихи, была умным и своеобразным человеком, дружила с Игорем Северяниным. Я проснулся в слегка остариненом И оновеном тоже слегка — Жизнерадостном доме Иринином У оранжевого цветника. Так писал о ее доме Игорь Северянин... 1920-е ГОДЫ В ЭСТОНИИ — МОИМИ ГЛАЗАМИ. т. МИЛЮТИНА
Меррекюль Лескову порекомендовал врач Борхсениус, считавший, что там не столь сыро, как в Шмецке. Самому же Лескову казалось, что, в отличие от Петербурга, в Меррекюле дышалось легко, и, несмотря на то, что к отъезду состояние здоровья Лескова не поправилось, там, «в сосновом лесу, на скалах и над морем», ему было «сравнительно сносно». Упоминание о Бормане встречается в письме Н.С. Лескова от 2 июля 1893 года, подробно описывавшем Л.И. Веселитской путь из Петербурга до взморья: «Извозчику в Меррекюле велите подвезти себя „к даче Бормана в лесу, рядом с сапожником”». В работе литературоведа А. Меймре указано: «Последние два летних сезона – с 23 мая по 15 августа 1893 и с 23 мая по 21 августа 1894 года – Лесков проводит уже в Меррекюле, на даче К. Бормана, которая находилась напротив маленькой русской церкви». «Принадлежали многие из этих дач живущему в Гунгербурге Константину Ивановичу Борману, служащему страховой компании «Россия».
В мае Черный уехал в Гунгербург и прекрасно проводил время в любимом Шмецке. Через какие-нибудь пару месяцев события начала лета 1914 года покажутся поэту сном. Неужели они с Марией Ивановной жили этой «Мирцлью» и мечтали, как рассказ выйдет в «Русской мысли»? Неужели бездумно загорали? Правда ли, что собирались в августе ехать знакомиться с древними цивилизациями в Палестину, Египет, Грецию?! Каждая мелочь будет припоминаться с особым чувством: мало ценили то, что имели, мало берегли друг друга…
Место, где они отдыхали, известно точно. Это была дача Константина Ивановича Бормана, сотрудника крупной страховой компании «Россия» (О прошлом Шмецке и Меррикюля // Старый Нарвский листок. 1929. 4 июня). Уютный деревянный бежевый домик стоял на границе Шмецке и Меррикюля: открытая терраса, увитая диким виноградом, развесистые старые ели в саду, звуки фортепиано — хозяева дачи, люди гостеприимные и веселые, устраивали маскарады, концерты.
В семье Борманов было восемь детей, и двое из них — Миша и Ира — оставили воспоминания о «дяде Саше» Черном. Михаил Борман, бывший тогда мальчишкой, рассказывал литератору Юрию Дмитриевичу Шумакову, что поэт все время гонял на велосипеде, пролетал туда-сюда, и Миша все думал: что, если за ним погнаться, перегонит или нет? И в подтверждение своих слов Миша в конце 1920-х годов показывал Шумакову тот самый велосипед, ставший реликвией (Шумаков М. ИрБор // Радуга. 1989. № 5).
Ирина Борман, в будущем достаточно известная эстонская поэтесса, пассия Игоря Северянина, была постарше Миши — ей исполнилось 30 лет — и понимала уже гораздо больше. Она и рассказала Шумакову о том, перед кем «дядя Саша» картинно гонял на велосипеде. Якобы он увлекся ее старшей сестрой Леной, натурой взбалмошной и экстравагантной. Стремясь быть оригинальной, та завела рысь и водила ее на цепочке по улицам. Этот рысий мех попал в стихотворение Черного «Современный Петрарка» (1922), что позволило Анатолию Иванову предположить адресата стихотворения — Елену Борман. Герой влюблен, «застенчив, как мимоза, осторожен, как газель» и вот уже пять недель томится в неведении: любим ли? Он пишет стихи с твердым намерением сегодня же преподнести их Ей и посмотреть, что будет:
Ваши пальцы будут эхом, если вздрогнут, и листок Забелеет в рысьем мехе у упругих ваших ног, — Я богат, как двадцать Крезов, я блажен, как царь Давид, Я прощу всем рецензентам сорок тысяч их обид! Если же волнения не будет и листок со стихами Она равнодушно вернет, тогда что ж… Герой пошлет их в газету, получит гонорар и напьется.
