Каталог статей

Владимир Александрович Шуф  (1865-1913) (псевдоним Борей). Конец 1880-х - начало 1890-х.

Государственный музей истории российской литературы имени В.И. Даля.

Петербургский листок № 180 от 04.07.1899 и № 185 от 09.07.1899

Эстляндский курорт.

(Oт нашего корреспондента).

  «Здесь взволнованная душа успокаивается и, так сказать, чувствует гармонию во всём существе»,- говорит в своей книжке о Гунгербурге доктор Зальцман. Это было соблазнительно. «Существо моей души» жаждало гармонии, жара была невыносимая, и я поехал в Гунгербург. Кстати К. К. Случевский давно приглашал меня отдохнуть в своём Гунгербургском «уголке», откуда наш поэт и пишет известные песни—«Песни из уголка».

     Я завидую парижанам. Если им хочется покупаться в море, подышать морским воздухом, они едут в Диэпп [Дьеп] или Трувиль. Два с половиной часа езды по железной дороге, и парижанин на морском берегу, в хорошеньком бадеорте. Но куда отправиться нам, петербуржцам? На Лахту? В Сестрорецк? Дальше Лисьего носа всё равно никуда не уедешь. Вода в нашем «море» пресная, хуже фельетонной. Даже в пересыхающей в летнее время прессе она менее пресна и заключает большое количество соли. Только в Гунгербурге, Мерекюле и Силомягах есть некоторое подобие морских берегов и купаний.

Изд. Бромофот. Кристин, Ревель. Гунгербург. Берег.1904 - 1917 гг. ГМИ СПб.     

Гунгербург, как сказано у доктора Зальцмана лежит под 59°28’ северной широты в 28°4’ восточной долготы. На эту широту и долготу можно попасть, сев на курьерский поезд Балтийской железной дороги, доехав до Нарвы и оттуда на пароходе до Гунгербурга. В семь часов вечера выезжаете и в двенадцать ночи находитесь на месте. Путешествие стоит 3 рубля 50 копеек. Впрочем, попасть туда легче, чем вернуться назад. На возвратном пути приходится ехать из Нарвы с пассажирским поездом, который плетётся целых шесть часов до Петербурга. Под праздники народа — множество. Иногда все шесть часов приходится стоять в вагоне или на площадке. Шесть часов, которые кажутся шестью столетиями. Ноги пассажиров протестуют против этой вечности и каждым суставом жалуются на железнодорожные порядки.

     Но как хороша река Нарова! Вы видите на берегах, разделенных пенистым, клокочущим водопадом, два замка. Как два старинных врага, лицом к лицу, стоят в Нарве крепости Ивангород и древний замок ливонских рыцарей Вышгород с Германовой башней. Они гневно смотрят друг на друга, еще полные кровавых воспоминаний. Четырехугольная башня немецких баронов сторожит своими бойницами зубчатые стены и круглые башни крепости царя Ивана.

     Немецкие и русские воины даже в мирное время перестреливались с этих стен и башен. По правому берегу Наровы бродили наши витязи, на левом стояли ливонцы, закованные в свои рыцарские доспехи. Мне невольно вспоминалась песня из «Конрада Валленрода». Здесь Иван Грозный разбил ливонских рыцарей, здесь впоследствии победит упрямых шведов Петр Великий. Воды Наровы, бурные и шумные, краснели от вражеской крови, и до сих пор свидетелями прошлых битв стоят над ними развалины замков с разрушенными зубцами и башнями. Но дальше, за порогами, Нарова тиха и ясна. Под тенистой зеленью береговых лесов стоят торговые корабли с высокими мачтами — морские гости в реке. Иногда попадаются океанские пароходы. Близ деревушки на берегу первобытная верфь, где на балках строятся парусные суда и стоят, словно Ноев ковчег, на суше. Кругом них зеленые ивы и березы, желтовато-белые насыпи берегов. Солнце так и блестит на речных волнах.

     В Гунгербург ходит красивый речной пароход купца Кочнева, владельца гунгербургского лесопильного завода. Пароход освещен электричеством, с изящными каютами и палубой, на которой пьют чай и болтают хорошенькие дамы, курят сигары дачники-пассажиры. Общество совсем петербургское. Плавание по реке берет всего три четверти часа и стоит 30 коп. Кочневу тоже недорого обходится его пароходное сообщение: он топит свои пароходы остатками дерева с лесопильного завода. Экономический способ. Пароход «Усть-Наровск» около двенадцати часов ночи высадил меня у гунгербургской пристани. Огоньки дач и маяка весело блестели на темных берегах.

     На следующее утро я осмотрел Гунгербург. Вот местечко, которое находится в самом затруднительном положении! Оно лежит в Эстляндской губернии, в Везенбергском уезде, а составляет собственность города Нарвы.

     Гунгербург, по-русски — «голодный город». На противоположном берегу Наровы прежде лежало другое местечко—Магдебург, что означает «тощий город». Тощий и голодный, однако, со временем располнели, поправились и даже приобрели жирок, — благодаря наезжающим сюда петербуржцам. Теперь у Гунгербурга сытый и довольный вид благоденствующего эстонца.

     Жара была африканская, когда я бродил по улицам. Почва—тоже африканская. Пески Сахары покрывают всю местность. Ужасные пески! В них вязнет нога чуть не до колена. Они накалены солнцем. Песок улиц составляет мучение местных дам. Он попадает в башмаки, в туфельки, даже в чулки. На прогулке приходится высыпать его из ботинок. Впрочем, это только лишний предлог показать хорошенькую ножку. Если даже гунгербургская Сандрильона потеряет в песке башмачок—найдется рыцарь, который его отыщет. Местная администрация упорно борется с песками. Песчаные улицы Гунгербурга посыпаны опилками с лесопильного завода Кочнева. Это своего рода гать из опилок. Она не даёт потонуть и увязнуть в песках. Улицы стали проходимы. Но у своеобразной «опильчатой» мостовой Гунгербурга есть свои неудобства. К осени в опилках разводятся неприятные насекомые, про которых сложилась загадка или песенка: «что это такое, что ни днём ни ночью не дает покою?»

     Гунгербургские дачники действительно не знают покоя? Воображаю, каковы номера в здешних пансионах. Если цены в них не кусаются, то всё же спать нельзя. Приходится ворочаться с боку на бок и проклинать... опилки. Эти несносные, pardon, насекомые наверное беспокойнее и кровожаднее гунгербургских дачевладельцев.

     За то, как говорят, в Гунгербурге никогда не бывает грязи. Пески поглощают все хляби небесныя. Отсюда—отсутствие сырости.

     Гунгербург состоит из нескольких параллельных улиц, выходящих к морю. Эти улицы пересечены единственной мощёной и главной улицей местечка —Мерекюльской, на которой находятся аптека и лавки.

     Некоторые дачи Гунгербурга очень живописны, но большинство — наши обыкновенные «виллы» и «ачьенды» или, вернее, «дачьенды» с балконами. Итальянские виллы и американские «ачьенды» поэтичнее наших «дачьенд». Вообще говоря, Гунгербург хорошенькое дачное место, но имеет ли он значение курорта или бадеорта— это ещё вопрос. 

     Построить курзал и назвать Гунгербург «курорт Усть-Нарова» ещё не значит сделать его курортом в самом деле. Это требует разъяснения, к которому я вернусь в следующий раз. Хорошенькие нимфы на морском пляже, как мне кажется, только создают иллюзию бадеорта в Гунгербурге. 

    У нас открылась маленькая мания—устраивать под Петербургом свои курорты. Даже скромный Сестрорецк мечтает встать бадеортом. Мудрено ли, что Гунгербург делался лечебным местом? Он лежит в Эстляндской губернии, а у каждого барона, даже остзейского, есть своя фантазия. Эта фантазия превратила в курорт Гунгербург, который на самом деле просто хорошенькая дачная местность. Курорты и в Европе создаются иногда из ничего, по прихоти или расчёту местных богачей и докторов. Помните поучительную историю «Горы Ориоль», рассказанную в романе Мопассана?

    Нечто подобное произошло и с Гунгербургом. В достоинство курорта его возвёл богатый коммерсант, г. Ган, а известный врач, г. Зальцман, создал репутацию новорождённого курорта «Усть-Наровы», Гунгербурга тож. От этого выиграл только город Нарва, получивший новые доходы со своего имения Эстляндской губернии.

     Местность в Гунгербурге, правда, здоровая. С одной его стороны—густой сосновый лес, с другой взморье Финского залива. Воздух хороший, но такой же воздух и в Сестрорецке, и на Лахте. Почему же Гунгербург—лечебное место? От каких болезней в нем можно лечиться? Сам доктор Зальцман в своей книге отрицает значение Гунгербурга, как бадеорта. «По исследованию Усть-Наровской морской воды С.-Петербургским фармацевтическим Обществом, говорит он, количество минеральных солей равняется 0,444%, так что их значение с медицинской точки зрения очень ничтожно». «В общем, замечает он далее, можно рекомендовать купанье в Усть-Нарове только более крепким, хорошо упитанным субъектам, между тем, как у малокровных, худых, слабых людей от действия холодного морского купанья замечается скорее ухудшение, чем улучшение». Несмотря на такое пессимистическое заключение, доктор Зальцман в конце концов признает Гунгербург «климатическим курортом с морским купаньем!»

     Каков Гунгербург как бадеорт,— вы видите. О климатическом его значении тот же диктор Зальцман пишет: «Конечно, здешний климат, в виду его влажности и относительной свежести, не годится для людей, страдающих болезнями почек, ревматизмом и острыми болезнями легких»...

     Оказывается, что Гунгербург просто хорош для отдыха на свежем воздухе, среди соснового леса, как всякая дачная местность. Ровно ничего климато-лечебного в нём нет. Это не Биариц, не Ментона какая-нибудь. Отнимите у него претензии курорта, и Гунгербург—прелестное местечко. Но в нём построили курзал, две водолечебницы, аптеку, поставили на берегу будочки для купанья и объявили его курортом, долженствующим занять «почётное место среди целебных станций России». Ну, конечно,—в нём есть аптека, и потому в нём можно лечиться. Это курорт.

Я вышел на берег Финского залива подышать «морским» воздухом. Пахло просто водой. Ни йода, ни соли не приносил ветерок. Не было этого, присущего морю, запаха устриц.

    Река Нарова обильно вливала здесь в залив свои пресные воды. Но пляж был широкий, песчаный, шумели и катились волны, синел залив и на горизонте виднелся чёрный силуэт парохода. Иллюзия моря была почти полная. Здесь была даже иллюзия заграничного бадеорта. Лошади свозили в волны купальни-фургоны на колесах, совсем как в Биарице и Трувиле. Мужчины и дамы теперь купаются в разные часы, но предполагается устроить купанье совместное, в костюмах. Появятся, пожалуй, беньёры из эстонцев, и Гунгербург совсем станет эстляндским Биарицем. Отчего, в самом деле, вам не поиграть в бадеорт?

Петербургские дамы в кокетливых чепчиках, сандалиях и купальных костюмах, красиво обрисовывающих хорошо сложенную фигуру, будут очень пикантны. Наяды с Большой Морской и Тритоны из столоначальников — это чудесно! Совсем картина купаний заграницей! Что наша морская вода не солевая-это не беда. Соль не в этом. Бадеорт все-таки будет под Петербургом. И теперь на песчаном пляже Биарица, — то, бишь, Гунгербурга, — по вечерам собирается большое общество любоваться закатом солнца. Модные туалеты дам, изящные кавалеры. Я сел на скамейку на берегу залива и восхищался морем, велосипедистами и дамами. Одна дама прошла близко от меня, и от неё пахнуло ароматическим запахом валерьяновых капель. Здесь душатся.

Гунгербург. Изд. И.П. Ретсника.1904 - 1917 гг. ГМИ СПб.

 Среди изящных кавалеров было очень много евреев. Я слышал, как одного из них спросила дама:

    — Какой вы нации?

    — Я одессит! - ответил кавалер.

    Гунгербург находится в черте оседлости «нации одесситов». Пхэ! какой-же это курорт без евреев? В Гунгербурге, наверное, очень скоро, рядом с виллой «Саргіссіо» появится прелестная вилла «Пейсы». Кстати сказать, лучшие дачи носят здесь итальянские названия—вероятно, для того, чтобы сделать Гунгербург ешё более заграничным курортом. Италия на берегу чухонского моря. У залива находятся две хорошенькие дачи: г. Варгунина «Villa Bele Respiro» —«Вилла прекрасного вздоха», и г. Гана «Villa Саргіссіо» — «Каприз». «Прекрасный вздох», должно быть, вырвался из груди архитектора при виде недостижимой прелести гановского «Каприза», маленького белого дворца на берегу моря. Он очень живописен со своей беседкой и колоннами. Это «каприз» богатого человека, задумавшего сделать Гунгербург курортом в итальянском стиле. Роскошные дачи и пятиглавый храм Св. Владимира, византийской архитектуры, придают Гунгербургу красивый вид. Очень хорошо также здание курзала, живописно поставленное среди зелени парка. В курзале есть читальня, номера для приезжих, буфет со столиками на балконе и большая зала в два света, с хорами и сценой. Тут устраиваются концерты, спектакли и танцы. Оркестр музыкантов играет у курзала и на пляже. Обстановка, как видите, совсем курортная. Сосновый парк курзала идет аллеями, которые получили прозвище «философских». Философствуют в них, вероятно, дачники, от скуки.

     В Гунгербурге, кроме приятных приключений флирта, бывают и совсем неприятные. При мне около дачи Варгунина чуть было не застрелили проходившего дачника. Кто-то стрелял из монтекристо и пуля попала в щёку дачника. Гунгербургский вольный стрелок, Фрейшютц или Вильгельм Телль, так и остался необнаруженным. Был и другой «пассаж». На Губернаторской улице обокрали дачу. Городовых здесь очень мало, и приезжие матросы и рабочие, «ваганы», как их здесь называют, пошаливают по ночам. Комиссия по благоустройству Гунгербурга, составленная из дачников и нарвских земцев, должна кое на что обратить внимание, между прочим и на завод Кочнева. Какой же этo курорт, загрязнённый и закопчённый заводом? Только кочневские опилки и пароходы полезны Гунгербургу. Грязновата и Лоцманскаи слобода с её мачтой и спасательной станцией.  

   Около неё почернел даже морской берег. Но в общем Гунгербург —хорошенькое местечко, где, по выражению доктора Зальцмана, «река и море любезно предлагают свои воды» для купанья и спорта. Можно поблагодарить их за эту любезность.

Борей.