Главная » Статьи » Дела давно минувших дней » Это было давно |
В декабре 1927 года правление Союза русских просветительных обществ обратилось к проживающему в Риге известному русскому писателю Сергею Рудольфовичу Минцлову с просьбой приехать в Ревель для прочтения ряда лекций. Маститый писатель дал на это своё согласие, однако, в виду того, что в это время печаталась его новая книга „Путешествие в Урянхай", воспользовался приглашением он только в мае следующего года. По результатам своих поездок и выступлений С. Р. Минцлов, историк и археолог, постоянный сотрудник „Сегодня”, опубликовал заметку в этой газете № 147 от 03.06.1928: По Эстонии. (Путевые очерки). Нарва. В одиннадцатом часу вечера поезд наш подошёл к станции Нарва. Минцлов Сергей Рудольфович и его жена Ксения Дмитриевна. 1915-1916 гг. Государственный центральный музей современной истории России. Моросил дождь; на мокром, полуосвещённом перроне стояло трое ожидавших кого-то людей; в одном из них — высоком и плечистом — я узнал своего старого однокашника, В. М. Якубова: не видались мы с ним почти сорок лет! Обнялись мы, расцеловались. Двое других оказались председателем местного общества «Святогор» П. Аксёновым и молодым писателем В. Никифоровым-Волгиным. ул. Виру (Вирская ул.) дом 13/ул Суур (Вышгородская ул.) дом 9а - гостиница Петербург. Впятером затискались мы в автомобиль и по совершенно пустынным, тёмным улицам понеслись к гостинице: вход в неё имел вид церковного портала; оказалось, что она помещается в бывшем аббатстве; комнаты её переделаны из келий, громадные и высокие; стены чуть не крепостной толщины. Номер для нас был занят заранее; спутники наши водворили нас в нём и удалились, предварив, что через полчаса вернутся и поведут нас в Русское Общественное Собрание, где нас ждут с ужином. В назначенное время Якубов постучал в дверь и мы последовали за ним. Дул ветер, где-то погромыхивал железный лист; встречных не попадалось ни души, только кое-где виднелись освещённые окна. В буфете собрания нас встретили председатель его, еще молодой человек лет тридцати-тридцати пяти и группа гостей и членов: сейчас же нас пригласили за длинный накрытый стол — «от слов перешли к делу», как выразился один из присутствовавших. Ужин прошёл оживленно: очень смешил всех маленький и живой Никифоров-Волгин, с большим юмором передававший местные события. Рассказывал он и о Н. И. Мерянском, с которым, как оказалось, раз жил в одном доме: мансарда его находилась над комнатой Нила Ивановича. Однажды поздним вечером Волгин закончил нежно-лирическое стихотворение и с увлечением стал читать и перечитывать его вслух. Вдруг ему почудилось, будто кто-то окликает его снизу, в пролёте лестницы. Он выглянул за дверь и узнал голос Нила Ивановича. — Вася... Вася?! — загробным голосом взывал тот из темноты. — Кто там у тебя? — Я один, Нил Иванович! — отозвался Волгин. — Что ты делаешь? — Стихи свои читаю. — Жутко, братец!.. Вдохновение сразу соскочило с автора стихов.
***
Только около двух часов ночи вернулись мы домой в сопровождении тех же милых спутников. Утром нас разбудил колокольный звон. Я выглянул в окно. Через улицу, прямо против гостиницы, подымался мощный готический костёл тринадцатого века, вероятно, принадлежавший в своё время тому же аббатству, что и гостиница: теперь он переделан в православный собор. День был солнечный: далеко окрест раскидывались черепичные крыши домов: над ними высилось несколько крепостных башен. Я высунулся из окна: овеяло чистым и свежим воздухом, улицы были пустынны, как вчера: не слышалось ни шума, ни говора, только пели колокола... Едва мы успели напиться в кондитерской кофе — появились наши вчерашние спутники и вместе с нами отправились осматривать город. Собор обширен и оригинален; чуть ли не большинство икон в нём католические, многие превосходной работы. Справа от входа в стене, снаружи, вделан древний каменный крест — предание говорит, будто в этом месте был в давние времена замурован монах. Закоулки привели нас к небольшому садику с зелёной площадкой посредине. Здесь производились расстрелы... — пояснили мне,— эта аллея вся проложена по срытым могилам. Мы миновали жуткое место, обогнули вал и очутились на тенистом бульваре, расположенном на высоком обрыве; далеко внизу синела, довольно широкая Нарова; она шумно и быстро несётся по порожистому ложу; за ней, на холме, видением прошлого возносятся башни и стены Ивангорода; из-за реки на него смотрит угрюмый ливонский богатырь — «Длинный Герман» — самая высокая башня города; кругом неё древние замковые постройки. Бульвар приводит к большому бастиону; слева на холме высится железный крест: под ним спят Преображенцы, погибшие при взятии Нарвы Петром Великим. Бастион слывёт излюбленным местом самоубийц — с его отвесных, высоких стен люди кидались как в пропасть и разбивались о камни. Много недоброго связано с этим местом! Шумел и посвистывал ветер в ветвях деревьев; шумела Нарова; на ней, словно поплавки, недвижно чернело десятка два лодок: рыбаки ловили знаменитых нарвских миног. — «Всё в прошлом!»— мог бы сказать про себя этот город. От бульвара до дома Петра Первого один шаг. Дом — сплошная реликвия: вся обстановка, вся утварь великого царя сохранены в нём чуть не полностью. Комнаты просторны, но частию несколько темны; потолки покрыты плафонами. Зал большой: в потускневших зеркалах с золочёными рамами когда-то отражался грозный Петр и казалось вот-вот он выглянет из-за наших отражений. Наискосок от этого дома находится дом Меньшикова — теперь там устроен городской музей; должен отметить, что этот музей — лучший во всей Эстонии. Особенно богато в нём собрание фарфора и стекла, среди которых имеются редчайшие вещи. На автомобиле съездили мы на достопримечательность Нарвы, — бурный, клокочущий водопад, а вечером после моего чтения в Русском Собрании — тоже древнем и сохранившем свои расписные потолки, я с женой и Якубовым уселись в буфет за отдельным столиком и занялись беседой. Жизнь пережить — не поле перейти, и мой приятель перешёл её с честью; в минуты досуга он описал её, и получилась объёмистая рукопись, которую частями он присылал мне в Ригу. Воспоминания эти являются не только драгоценным материалом для будущего историка, но и интереснейшим беллетристическим произведением, написанным талантливою рукою. По просьбе молодежи чтение моё пришлось повторить на другой день в Русской гимназии; вечером в числе провожавших нас любезных Нарвцев на вокзале появилась депутация гимназисток и поднесла жене белые розы; раскрасневшаяся черноглазая Галя Лукина, сказала несколько приветственных, теплых слов, очень тронувших меня. В этот день я воочию убедился, что дело с молодежью обстоит совсем не так плохо, как кажется, и что фокс-тротт и бубикопф далеко не главное для неё!... Нарва унеслась в прошлое. Писатель С.Р. Минцлов. Шарж Сіvis’а. Сегодня № 55 от 26.02.1928 ***
С нами в вагоне ехал профессор Юрьевского университета Мельников, мы разговорились. Алексей Павлович Мельников, сын П.И. Мельникова-Печерского. 1929 г. Эстония. Государственный музей истории российской литературы имени В.И. Даля. Лицом он несколько напомнил мне Фета, был только ниже его ростом. Оказался он сыном знаменитого автора «В лесах» и «На горах» — Андрея Мельникова-Печерского. Читает он в Университете что-то юридическое, в России служил членом окружного суда. — Хочу перед смертью повидать наш Нижний Новгород! — сказал он между прочим. — Хоть бы раз довелось ещё участвовать в сессии окружного суда с присяжными!!.. Любопытную историю услыхал я от него по поводу сочинений его отца. После смерти писателя все они, и при том не без труда, были проданы в полную собственность книгопродавца Вольфа за десять тысяч рублей. Вольф выпустил собрание сочинений, быстро распроданное, и уступил Марксу право только на одно второе издание за... семьдесят пять тысяч рублей! Так делали и так делают деньги г. г. книгоиздатели. Всю большую библиотеку Печерского наследники подарили Нижнему Новгороду. С. Р. Минцлов Дополнительно о Минцлове и его творчестве: Сегодня № 114 от 29.04.1928 40-летие литературной деятельности | |
Категория: Это было давно | Добавил: Руся (11.04.2025) | |
Всего комментариев: 0 | |