Воспоминания "Записки о московской жизни" о дачном отдыхе в Меррекюле Сергея Александровича Попова* из книги "Суконщики Поповы".
... Следующей моей поездкой по железной дороге был переезд в Меррекюль. Вся семья уехала ранее меня. У меня в гимназии не кончилось ученье, и меня потом отправили с студентом Н.Н. Шемшуриным, который все лето и прожил с нами в Меррекюле. Как ехала наша семья, я не поинтересовался, знаю только одно, что по Николаевской железной дороге ехали до станции Тосно, пересадка по ветке до Гатчины, и там снова пересадка на Петербургский поезд и уже до Нарвы, откуда в Меррекюль на лошадях. Таким же путем ехал и я с Шемшуриным. От Нарвы на лошадях езда нам очень нравилась. У тамошних эстонцев небольшие лошадки финской породы, запряженные в наподобие казанских тарантасов - называют их местные жители «карафашка»...
В 1885 и 1886 годах мы летом жили на даче в Меррекюле на берегу Балтийского моря в 15 верстах от Нарвы и в 4 верстах от Устья Наровы (Гунгербург).
Дача находилась в имении наследников Гента. Там было около 100 дач, дачи все меблированные. Расположены они были в лесу. По имению проложены хорошие дороги. Построена православная церковь и лютеранская, называвшаяся Waldkapelle Лесная капелла. Небольшой кургауз с террасой на море, с залом для танцев, в зале сцена. Гостиница, конечно, тоже небольшая, здание с теплыми морскими ваннами. Лавка колониальная. Булочная кондитерская. Парикмахерская. Садоводство с продажей ягод и, наконец, даже небольшой магазин (под вывеской «Merceri» Галантерея (фр.), где можно было иметь галантерею, игрушки и т.д.
Жизнь была там очень уютная. Насколько помню, бросалось в глаза в будни отсутствие на большинстве дач мужчин. Большей частью они приезжали к семьям из Петербурга в субботу вечером. Это было положительно царство детей. Каждый день под вечер играла музыка.
Посереди имения был довольно большой луг, на нем постоянно играли дети, была устроена хорошая гимнастика. Особенно много бывало народу, когда на этом лугу играла музыка. Кроме этого луга (как его называли, Wiese Луг (нем.) был павильон для музыки около Waldkapelle, здесь музыка бывала один раз в неделю, и один раз играла в Кургаузе. Оркестр был небольшой, конечно, средней руки - нас поражало, что иногда он играл на струнных инструментах, а иногда только на духовых. Мне особенно нравилось, как они играли бравурный галоп «La chasse au lion Охота на льва (фр.)».
Купанье было там великолепное, особенно для детей, так как был чудный пляж и море с песчаным дном, как бы специально приспособленное для ребят. Общего купанья в то время не было. День был разбит на дамские и мужские часы (по два часа), по окончании каждого промежутка звонили в колокол. Для раздеванья на берегу стояли кабинки. Несколько кабинок было поставлено на большие козлы в море, к ним шли длинные мостки на козлах. Это были уже более дорогие кабинки (все кабинки арендовались на лето). Стояли они уже на глубине до 2 аршин. У нас была такая кабинка и, конечно, около нас группировалась постоянно масса приятелей. Купались без костюмов.
Описывая жизнь в Меррекюле, приходится говорить о многих мальчишеских шалостях, граничивших, пожалуй, с хулиганством. Начну с купанья: вдоль берега на опушке леса рос густой кустарник, и мы забирались в эти кусты минут за 10 до окончания женского часа, раздевались там догола, и, как только звонил колокол, на берег выбегала голая орда с платьем на руках. Дамы, конечно, долго одевались (в то время ведь были к тому же в ходу корсеты) и, выходя уже иногда после звонка из кабинок, бывали возмущены нашим поведением. Мы же заявляли, что звонок был, значит, наш час, и мы можем ходить по пляжу в таком виде, как нам нравится.
Было особого рода соревнование: сдирать различные вывешенные по имению объявления. Вечером сходились мальчики и подсчитывали, сколько у кого, - победителем большей частью оказывался мой старший брат, так как он чуть ли не единственный из всех мальчиков брал одно время теплые ванны, а там бывало много объявлений.
Вдоль дорог были врыты местами большие камни, окрашенные в белую краску. Нам это очень не нравилось - напоминало тумбы в городе вдоль тротуаров. Больших трудов стоило по вечерам в темноте, не производя шума, перевернуть эти камни окрашенным концом в яму. Наутро сторожа привели в порядок, а нам, хулиганам, опять приходится вечером работать.
Когда темнело, по имению ходили сторожа с трещотками и по свистку главного сторожа должны были их приводить в движение. Мы в городе достали свистки и в темноте свистели, заставляя сторожей трещать сразу в разных концах имения.
Группа мальчиков отправляется в садоводство покупать цветы (мы подносили, как рыцари, бутоньерки дамам, то есть тоже 12–14; летним девочкам), часть нас занимается садовником, а другие забираются в кусты смородины, подставляют к кусту фуражку и, ухватив веточку ягод, пальцами стягивают ягоды и т.д. Это занятие называлось у нас «ходить доить смородину».
Играли в лапту (была такая игра с мячом). Особенно же увлекались игрой в городки. Жила в Меррекюле семья моего гимназического товарища Арнольда, и мы особенно любили играть с дядями моего приятеля, а в особенности с дедом. Это был милый почтенный человек Федор Карлович Арнольд**, в то время директор Лесного департамента, а до того - Петровской Академии в Москве.
У крестьян мы нанимали лошадей с седлами и совершали кавалькадами большие прогулки верхом.
В Меррекюле долго жила семья Чистяковых. Муж был балетный артист Мариинского театра***, жена под фамилией Александрова играла комические роли в Александрийском театре, дочери - консерваторки. У них постоянно гостила известная артистка Александринского театра Дюжикова. Семья эта любила ребят, и мы отвечали им тем же. Были в Курзале устроены танцклассы, а потом стали устраивать очень веселые детские костюмированные вечера и спектакли. В Курзале было устроено в пользу меррекюльских бедных два детских спектакля. Поставлено было второе действие «Ревизора» и водевили «Школьный учитель», «Булочник немецкий» и «Ожидание кометы в уездном городе, или Старый математик». Я играл Городничего. Особенно торжественно мы отпраздновали (в благодарность за все с нами хлопоты) день рождения старика Александра Дмитриевича Чистякова. Мальчики и девочки собрались на Wiese. Наняли оркестр. За оркестром несли на шестах сделанные из зелени инициалы Чистякова, а затем колонной - мальчики шли по краям и несли пики (все мальчики были «солдаты» и «казаки», об этом дальше), соединенные по диагонали проволокой, на которой висели бумажные фонари. Таким образом подошли к даче Чистяковых, там, конечно, нас ждали и приготовили угощение. Затем все отправились на пляж, сделали из шестов, т.е. «пик», круг, воткнув их в землю, и при свете бумажных фонарей устроены были танцы. Говорили потом, что была удивительно милая картина.
Большую же часть времени мы проводили за игрой в солдаты. Началось это очень скромно. Собралось нас всего четверо: брат Николай, я, мой приятель Жорж Арнольд и его дядя Николай (он был старше нас года на два). Сшили себе фуражки из желтого кумача с белым околышем, сделали желтые кушаки и погоны, двое взяли по шесту, то есть «пике», один с флагом и один с барабаном. Так мы вышли на музыку на Wiese. Конечно, сейчас же к нам стали присоединяться мальчики, и у нас постепенно образовался полк человек в 25–30. Жили там англичане Кинель, они по нашему примеру образовали тоже полк, по численности меньше нашего. На второй год полк был уже популярен, в нем было более 50 человек, так как полк Кинелей распался и все перешли к нам. Форму изменили: фуражки были красные с черным околышем, красные погоны и кушак. Желтые фуражки носили только провинившиеся, так и бывал приказ: «за то-то яичницу», то есть фуражку желтую с белым. Провинившихся направляли в обоз. Для обоза служила тележка, в которой возили снаряды (сосновые шишки) и палатку. Полк старался, если можно, приносить и посильную пользу, например, помогал рыть канавы для локализации лесного пожара. Очень мы были горды, когда нам показали номер петербургской немецкой газеты, в котором описывалась жизнь дачников в Меррекюле и с похвалой отзывались о меррекюльском Rotkopfigem Regiment Рыжий полк (нем.).
От Меррекюля дачи шли почти непрерывно до Гунгербурга. Между ними находилось дачное место Шмецки. Гунгербург был шумнее Меррекюля: большой Курзал, приличный оркестр, много собственных хороших дач. Западнее Меррекюля в трех верстах лежало живописное местечко Удриас; там среди небольшого ущелья была хорошенькая кофейня...
--------------------------------------------------------------
* - Попов Сергей Александрович (1873-1942) внук Максима Ефимовича Попова. Он вместе с братьями и сестрами был владельцем и управляющим гостиницы "Лоскутная" после смерти деда и заведовал розничной торговлей в Москве фирмы ТД "Максим Попов и сыновья". ооп
** - Арнольд Феодор Карлович (1819-1902), выдающийся лесовод. До 1858 г. служил по лесному департаменту, затем состоял профессором по кафедре лесоводства и лесной таксации в лесном и земледельческом институте; с 1876 до 1883 г. был директором Петровско-Разумовской сельскохозяйственной и лесной академии. Весьма известна одна из его работ «Инструкция для таксационных работ в лесных дачах, избираемых для правильного устройства» (1845), по которой до 1860 г. устраивались казенные леса. Все начинания лесной администрации проходили (в 1844–1858 гг.) через его руки, и его по справедливости называют «отцом русского лесоводства».
***- Чистяков Александр Дмитриевич (1831-после 1905) - артист балета, педагог. Сестра - Евдокия Дмитриевна Немчинова (актриса московского Малого театра), жена - Натарова Анна Петровна (актриса Александринского театра), дочь - Чистякова (Немчинова) Александра (актриса московского Малого театра и петербургского Александринского театра).
В качестве иллюстраций к воспоминаниям Попова С.А. о Меррекюле набор стереопар начала XX века из Государственного музейно-выставочного центра РОСФОТО. |
